пятница, 8 апреля 2011 г.

Опер-труппа | Есть ли в сегодняшней жизни место балету

Опер-труппа
Накануне выхода на экраны фильма «Черный лебедь» Glamour выяснил, есть ли в сегодняшней жизни место балету и чем балерина отличается от обычной женщины.

Тело Нади Сайдаковой, согнувшейся в гример ке над пудреницей, говорит о ее профессии красноречивее записи в трудовой книжке: тело-инстру мент, тело — пособие по анатомии — мышцы, сухожилия, абрис костей. Красиво. Пугающе красиво. То, что мы с ней одной породы — женщины - очевидно не более, чем родственная связь русской борзой и скотч-терьера. Докрашивая левый глаз, балерина гордо сообщает, что с ней в один фнтнес-клуб ходит местная футбольная знаменитость Арне фридрих: «Такой кудрявый!» Этот факт немного примиряет меня с ее физическим превосходством: о'кей, обладательницы идеального организма тоже западают на футболистов. Перейдя к правому глазу, Сайдакова, кокетливо вздыхая, рассказывает о том, как давно она работает в Берлине (10 лет!), тем самым намекая на свой возраст и конкуренцию с молодыми танцовщицами: «Мне бы хоть па-де-дешечку станцевать». «Па-де-дешка» ее сегодня ожидает, да еще какая — в Штаатсопер, Берлинской государственной опере, вечером премьера Malakhov and friends — шоу, составленного из отрывков знаменитых балетов, где ее па-де-де (одна из основных музыкально-танцевальных форм в балете, которая состоит из выхода двух танцовщиков и вариаций сольного мужского и женского танцев) идет аж в партнерстве с самим директором Оперы — Владимиром Малаховым.

Лететь в Берлин, чтобы посмотреть балет — еще несколько лет назад такое никому не пришло бы в голову, балетоманы обычно берут билеты до Питера, Москвы или Парижа с Нью-Йорком. Но когда власть в немецкой столице взял мировая знаменитость, танцовщик и хореограф Владимир Малахов, многое изменилось, и с тех пор берлинское светское общество стоит в очереди в кассу Штаатсопер — Владимир объединил имеющиеся в городе труппы в одну, пригласил новых солистов и вообще заварил здесь целую кашу.

То самое светское общество сейчас гудит в фойе: молодая балерина, которая провожала меня к гримеркам, сокрушалась, что, хотя публика очень понимающая, дресс-код соблюдают не все — «Ой, вот девушка правильно оделась: платье шелковое, каблуки, наки-дочка. А то .могут и в уггах прийти». Я балерину в ее негодовании поддерживала — хотя сама, прежде чем идти в Оперу, позвонила подружке-театралке и поинтересовалась, не казнят ли меня билетерши за мини. «Чтобы понять балет, его нужно смотреть из-за кулис, — напутствовала меня подруга. — А еще читать либретто. И не забудь сменить угги на туфли».

В гримерку входит коллега моей повой знакомой, мексиканка Элиза Карнлло-Кабрера и начинает бойко щебетать по-русски. Язык Достоевского и Дягилева в балете имеет статус государственного: педагоги, как правило, русские, хореографы тоже, да и мужья у многих балерин родом из России. Элиза расцеловывается с Надей, достает из огромной сумки огромную шоколадку и торжественно поздравляет подругу с премьерой. Заходит гримерша — тоже получает шоколадку. В течение следующих десяти минут Элиза награждает эндор-финовым подарком еще человек восемь — ее отдаривают в ответ, и в итоге помещение превращается в склад шоколадной фабрики. В дверь стучат — Кабрера выходит и возвращается с цветочком в руках: «Это мне муж подарил!» Муж Элизы русский и уже идет на сцену — он тоже сегодня вечером танцует.

Сцена — это малая часть театра и его демаркационная линия. По правую сторону — кулисы для мужчин, по левую для женщин. Впереди — зрительный зал, фойе, главный вход, позади — машина, но производству красоты: гримерки, костюмерная и коридоры-коридоры-коридоры. Едва не заплутав, я занимаю свой наблюдательный пункт на полу у кромки бархатного занавеса, в полуметре от примостившегося здесь же станка и молчаливого охранника.

Это оперные исполнители в день спектакля берегут голос и распеваются лишь перед выходом — балетные же вовсю тренируются. Сидя на полу, я вижу краешек зала, слышу гул публики, а вокруг — коврики для йоги, бутылки с водой, еще не надетые пачки и уже сброшенные олимпийки. Современная балерина похожа па сноуборди-ста — флисовые штаны, толстовки, греющие стопы «бутис» (нечто среднее между сиптепоновыми бахилами и валенками) — в балерине за кулисами больше спортсменки, нежели жрицы искусства. И как настоящий спортсмен, она пользуется всеми достижениями современных технологий — не Случайно такой могул, как adidas, даже вступил в кол\аборацию с Штаатсопер и выпустил новую коллекпию Women techfit, использующую компрессионные технологии: трико с укрепленной спиной и разные другие полезные и продвинутые вещи. Элиза, растянувшись на коврике, разминается — ее шпагат напоминает мне о собственном несовершенстве. Поодаль пара танцовщиков готовится к выходу: «Будь уверена во мне, Наташа!» — «Если ты еще раз так сделаешь, я с тобой разговаривать не буду». — «Ну что ты, Наташа». — «Тебе, конечно, это все равно, но я не буду». — «Ну что ты, я очень дорожу». — «Если еще раз...» — «Ну, золото, ну все. Сейчас!» Гул в зале затих, вот", чувствую, самое время кому-то выйти на подмостки. Раздаются аплодисменты. Дирижер заносит палочку...

Совершенство, как говорил герой Касселя, - это неумение все контролировать, а способность потерять контроль над собой.

Чтобы раз и навсегда полюбить балет, его действительно стоит один раз посмотреть из-за кулис. Вот балерина скинула бутис, вот подошла к кромке занавеса, вот руки взметнулись ввысь, носок вытянут вперед, и она выбегает на сцену — прыжок, прыжок, поддержка. С партнера мощными струями летит пот, вены на ее шее надуваются узлами, она подпрыгивает и... Как замирало сердце в фигурном катании, когда Плющенко делал тройной тулуп, так и тут мне страшно — устоит ли? Но она с точностью приземляется на носок и на нем и остается. Аплодисменты.

«Совершенство — это не про самоконтроль, а про умение его потерять», — говорил Венсап Кассель своей приме Натали Портман в «Черном лебеде». Перевожу: он имел в виду, что главное в балерине — это характер, а не ноги и повышенная прыгучесть. И глядя на снующих вокруг меня своими балетными походками артистов (носки врозь, спина как струна), я понимаю, что сегодня на сцене те солисты, которым удалось силой характера превратить свое тело в то, что способно заменить собой язык — ЯЗЫК, на котором можно буквально «сказать танцем все что угодно».

Еще недавно спорящие партнеры занимают место «у старта». Оркестр вступает, и они, выдохнув, выпархивают к зрителям. Начинают сплетаться, расплетаться, прыгать, ласково поддерживать друг друга — в общем, делают все то, что неравнодушные мужчина и женщина делают, оставшись наедине. Через семь минут так же легко впархивают обратно. «Акха-акха-акха-кхыыыыыы» — у обоих дыхание спортсменов, пробежавших десятикилометровую дистанцию, спины согнуты, руки уперты в бока — со спортом балет роднят не только олимпийки. Но тут меня осеняет: балет — ведь это все про мужчин и женщин. Ну или про любовь — если быть точнее. И когда это понимаешь, тебе все становится понятно. И если бы эту нехитрую мысль писали на рекламных щитах у театров, внимания общества к балету было бы значительно больше. И речь не о том, чтобы его этим слоганом популяризировать, а о том, чтобы объяснить его смысл и тем самым сделать доступнее. Когда в «Черном лебеде» героини Милы Кунис и Натали Портман встречают в баре парней и сообщают, что они балерины, те непонимающе хмыкают: «Лебединое озеро»? Не слышал о таком». И в своем невежестве эти ребята не сильно повинны. Вообще XIX век для балета был веком наибольших открытий (современный танец, новая хореография), но он же стал веком, когда балет потерял огромную аудиторию: это как новость, которая с первой полосы газеты постепенно оказывается на второй, потом на третьей, а потом на последней в разделе «А еще»... И мне жаль. Потому что вообще балет (особенно если прочитать либретто), он же примерно про то, про что и жизнь: любовь, страсть, предательство, верность или ее отсутствие. Вот то же «Лебединое озеро»: оно о том, как принц влюбляется в заколдованную (и потому плавающую в озере) Одетту, клянется ей в любви, а потом приходит самозванка, черная лебедь Одилия, и свои клятвы он посвящает уже ей — рассказавший эту историю в более доходчивой форме режиссер Аро-нофски наверняка получит «Оскара». И не зря — интересно же.

Балерина Яна Саленко, сидя на шпагате, чинит пуанты. Она — местная любимица, обласканная мировыми ценителями балета, жена солиста той же Штаатсопер Мариана Вальтера (у них даже один фейсбук на двоих) и молодая мама (вчера они были на репетиции). ЕЕ муж только что оттанцевал — и она спешит протянуть ему воду. «Акха-акха-кхыы» — все то же спортивное дыхание. Глоток. Поцелуй. Шоу подходит к концу. В зале стоячая овация. Солисты выходят на общий поклон. Потом все переодеваются в штатское, мужья и жены едут домой — и даже в шубках, пальто и со спины ясно, кто эти люди по профессии. Публика расходится — и видно, что не только мне хочется скакать по тротуару, подняв руку вверх и отстукивая ножкой. Судя но всему, отныне в моей жизни всегда будет место па-де-дешечке. Тем более что с потерей контроля у меня все в полном порядке

Комментариев нет:

Отправить комментарий