На момент диагноза Хитченсу исполнился 61 год — ровно столько же, сколько моему отцу, когда у него нашли рак. Мой отец умер в 62 года. Каждое слово в колонке Хитченса звенело страшным сознанием того, что он вышел на финишную прямую. По всей вероятности, эта жизнь очень скоро прервется.
Кажется, что шестьдесят один — это много. Когда умирал мой отец, мне не приходило в голову, что он еше не старый человек. Но 61 — это на четыре года меньше. чем сейчас Ролу Стюарту (старый кобель Рол, в 65 лет узнавший, что скоро станет отцом в восьмой раз). Шестьдесят один кажется преклонным возрастом только тем, кто молол. Тем, кто еше не умирает.
Без тени сентиментальности и жалости ксебеХитченс написал о том. чего он не увидит. Как растут его дети. Как на месте Ground Zero снова появится WTC. Как продолжается жизнь. Продолжающейся жизни— вот чего он не увидит. Как и все мы.
Все шло так прекрасно. Хитченс выпустил новую книгу — <'Хитч-22: Мемуары» — которая порвала рейтинг бестселлеров. Эта публикация сделала его главной американской литературной звездой — большей, чем его давний друг Мартин Эймис.
Но сейчас ему 61. ион несет на своем мудром челе что-то вроде печати смерти — это прославленное чело внезапно стало выглядеть по-другому, благодаря начавшейся терапии. Свой новый любимый коктейль он нарек «хемиоядом», «Сдается мне. что если бы не мое крепкое сложение.
я, наверное, вел бы куда более здоровую жизнь», — заметил этот пьяница, курильщик и неколебимый гедонист. Это потря-са юший текст — о том. что значит быть живым и что значит умирать. Я прочитал его в сети, а потом пошел и купил все книги Хитченса. которых у меня еше не было. а потом купил и журнал. Чтобы всегда иметь его при себе.
Но когда пресса взорвалась откликами, я кое о чем задумался. Большинство публикаций были проиллюстрированы обложкой книги Хитченса, где он изображен жадно присосавшимся к сигарете. Как и многие мужчины, которым в 61 год сказали, что у них рак. как мой отец — Хитченс был никотиновым наркоманом. Никакого фитнеса. Никаких кардиотренажеров, никаких личныхтренеров. никаких сожалений о бурной молодости. КристоферХит-ченс курит. В его колонке шла речь о жизни и смерти, болезни и здоровье, отсутствии Бога — обо всем. За исключением того, что он курит—или курил? —и это его убивает. Вероятно, он испытывал извращенную гордость за то, что он курильщик, потому что вот ведь его портрет на обложке книги, перед всем миром. Не нравится — не читайте.
Как бывший ковбой «Мальборо», я не могу слишком уж резко его за это осуждать. Но я знаю, что если бы не сигареты. мой отец увидел бы. как его сын становится взрослым. Я знаю, что все эти разрывающие сердце сиены в онкологическом отделении произошли только потому, что мой отец имел пристрастие к никотину с которым не сумел покончить, пока не стало слишком поздно.
Оно того стоило?
В моей жизни было много моментов, когда я тянулся к сигарете. В 16 я был членом маленькой уличной баилы и отчаянно старался казаться круче, чем я был -тогда сигарета была мне необходима. И чуть позже, в 22, когда я получил работу в редакции NMT и впервые в жизни попал в окружение наркоманов — и тогда сигарета пришлась кстати. Они были серьезными наркоманами. Героин. ЛСД. Амфетамин. Употребляли все, часто во время наших редколлегий.
Причем мои приятели не просто употребляли разные субстанции. Героиншик кололся вместе с Китом Ричардсом. Мари-хуаншик задувал косяки с Бобом Марли. Амфетаминшики делились дурью с Джонни Роттеном и его ребятами. Наркота была амброзией небожителей-олимпийцев.
Ах. ну и конечно, все курили сигареты. Все время. От этого и мне хотелось сигарету. Одну за другой, как будто Camel без фильтра был единственным источником кислорода на этой странной планете. И так долгие годы
И еще позже, когда я пришел в больницу и впервые в жизни увидел своего отца испуганным. Я вышел наружу и трясущимися руками закурил Marlboro. Тогда сигарета нужна была мне сильнее всего.
Нигде так не хочется немедленно закурить сигарету, как на крыльце онкологического отделения.
Кто теперь курит? Только очень старые -те, кто умудрился как-то обмануть пули. выкосившие поколение Богарта, — и очень молодые. Прошлым летом я сидел в кафе с моим восьмидесятилетним лялей Алфом. и он вынужден был все время выходить под снег, чтобы подымить. Я всегда считал и считаю, что ветеранам высадки в Нормандии должно быть разрешено курить. где они пожелают.
Кинозвездам в наши дни не полагается курить на экране — если только они не заняты в ролях самых распоследнихотбросов общества. Однако когда фотограф заснял Роберта Паттинсона на съемочной площадке нового фильма Кристена Стюарта, актер слонялся там с сигаретой.
ней, связанных с курением. Что, как я думал, делает отказ от курения довольно бессмысленным предприятием.
Но рак — непомерно дорогая плата за невинную привычку. Вы втягиваетесь в курение и отдаете за это четверть века жизни. Кое-кто будет хорохориться: «Да. но это худшие четверть века!» Но в онкологическом отделении никто так не считает. В онкологии никто не хорохорится. Там много боли, и не только физической, которую там забивают морфием. Там много слез. Повсюду. Трудно прощаться с теми, кого любишь. И страшно. Онкологическое отделение знает, как сбить с вас спесь. Ради чего это? Ради еще одной затяжечки?
Мы продукт своего времени. Мои родители полагали, что курить — это стильно. Они ходили на фильмы с Хамфри Богар-том, изящно закуривавшим одну за одной. Богартумер в 57 от рака пищевода. К концу жизни он весил меньше 40 кг — как ребенок.
Мое поколение выросло в клубах табачного дыма, бездумно подхватило привычку. а потом в страхе отпрянуло, завидев на горизонте призрак рака. Ужаснувшись тому, как наши родители уходят из жизни из-за такого ничтожного предмета, как сигареты. Но и обогатившись мудростью: теперь мне известна цена, которую предстоит заплатить. и я нахожу ее слишком высокой. Затем меня подтолкнули к решению: мой ребенок, хотевший, чтобы я всегда был рядом с ним. и мои друзья, удалившие из своих жилищ все пепельницы, так что курильщик у них в гостях чувствовал себя прокаженным. Гипнотерапевт поставил последнюю точку.
Бросить курить было гораздо труднее, чем отказаться отлюбых наркотиков, которые я употреблял. Но в каком-то смысле это было очень легко. Потому что время шло и мир менялся, и пришел момент сменить наркодилера на персонального тренера, и никто уже не смотрел косо на человека, пожелавшего быть здоровым. Захотевшего жить.
Кристофер Хитченс не расстался с сигаретой. В наш повернутый на здоровье век это требовало упорства. Нужно быть упрямым парнем, чтобы курить в шестидесятилетнем возрасте, в XXI веке.
Мы все продукт своего времени, но и заложники своего «я». С прилипшей к губе сигаретой Хитченс выглядел самим собой. Он таким и был. Если бы он закусывал джин-тоник пластинками «Никоретте», его имидж бы сильно проиграл.
Курильщики платят за свою любимую игрушку страшную цену. Несправедливую, грабительскую цену. Я знавал героино-зависимых, легче слезавших с иглы. Но я вспоминаю прекрасную старую песню Pet Shop Boys - Was It Worth It? Все эти смерти, все потери, вся боль —лишьзато, чтобы оставаться самим собой, таким, как вы привыкли. Оно того стоило?
Я слышу упрямый ответ: «Да. стоило!»
Если вы спросите Кристофера Хитчен-са, — я думаю, он ответит вам так же
Он молод. Он крут. Поэтому он курит.
В курении есть юная бравада. «Выпивка и курево - как и деньги - это и ЕСТЬ счастье», как однажды заметил тот же Хитченс.
«Ладно, я потом брошу», - сказала Скар-летт Йоханссон своему расстроенному мужу в фильме «Трудности перевода», и ее курение было знаком ее ослепительной юности.
Курите немного дольше, и вы будете выглядеть лузером. Когда девушки изтруп-пы герл-скаутов Фабио Капелло попали в объектив фотографа с сигаретами после того, как они трясли дряблыми животами на Кубке мира, это смотрелось ужасающе уместно. Уэйн Руни, попыхивающий табачком в манчестерском кабаке. И Аарон Леннон с сигарой — как будто кому-то из и гроков сборной было чем гордиться после летнего сезона 2010 года.
Но бросить нелегко.
Мне для этого оказалось недостаточно увидеть, как отец умирает от рака. Отчаянное желание моего ребенка, чтобы я бросил, тоже не помогло. Лишь после визита к гипнотерапевту я стал понимать, что свет в конце тоннеля — это совсем не обязательно огонек тлеющей сигареты. Единственным вариантом для меня было завязать. И когда сеансы гипнотерапии закончились. сигареты выброшены в помойку, а пепельницы чисто вымыты иубрапыс глаз долой - о, как же мой организм взмолился о никотиновой дозе! И именно тогда я по-настоящему за хотел вы к и i |уть это зел ье и з своей жизни.
У меня нет никаких научных доказательств, но мне всегда казалось, что после какого-то момента в жизни заядлый курильщик должен просто продолжать курить. Мой отец умер через три года после того, как бросил, моя мама — через десять лет. Но оба умерли от болез- ней, связанных с курением. Что, как я думал, делает отказ от курения довольно бессмысленным предприятием.
Но рак — непомерно дорогая плата за невинную привычку. Вы втягиваетесь в курение и отдаете за это четверть века жизни. Кое-кто будет хорохориться: «Да. но это худшие четверть века!» Но в онкологическом отделении никто так не считает. В онкологии никто не хорохорится. Там много боли, и не только физической, которую там забивают морфием. Там много слез. Повсюду. Трудно прощаться с теми, кого любишь. И страшно. Онкологическое отделение знает, как сбить с вас спесь. Ради чего это? Ради еще одной затяжечки?
Мы продукт своего времени. Мои родители полагали, что курить — это стильно. Они ходили на фильмы с Хамфри Богар-том, изящно закуривавшим одну за одной. Богартумер в 57 от рака пищевода. К концу жизни он весил меньше 40 кг — как ребенок.
Мое поколение выросло в клубах табачного дыма, бездумно подхватило привычку. а потом в страхе отпрянуло, завидев на горизонте призрак рака. Ужаснувшись тому, как наши родители уходят из жизни из-за такого ничтожного предмета, как сигареты. Но и обогатившись мудростью: теперь мне известна цена, которую предстоит заплатить. и я нахожу ее слишком высокой. Затем меня подтолкнули к решению: мой ребенок, хотевший, чтобы я всегда был рядом с ним. и мои друзья, удалившие из своих жилищ все пепельницы, так что курильщик у них в гостях чувствовал себя прокаженным. Гипнотерапевт поставил последнюю точку.
Бросить курить было гораздо труднее, чем отказаться отлюбых наркотиков, которые я употреблял. Но в каком-то смысле это было очень легко. Потому что время шло и мир менялся, и пришел момент сменить наркодилера на персонального тренера, и никто уже не смотрел косо на человека, пожелавшего быть здоровым. Захотевшего жить.
Кристофер Хитченс не расстался с сигаретой. В наш повернутый на здоровье век это требовало упорства. Нужно быть упрямым парнем, чтобы курить в шестидесятилетнем возрасте, в XXI веке.
Мы все продукт своего времени, но и заложники своего «я». С прилипшей к губе сигаретой Хитченс выглядел самим собой. Он таким и был. Если бы он закусывал джин-тоник пластинками «Никоретте», его имидж бы сильно проиграл.
Курильщики платят за свою любимую игрушку страшную цену. Несправедливую, грабительскую цену. Я знавал героино-зависимых, легче слезавших с иглы. Но я вспоминаю прекрасную старую песню Pet Shop Boys - Was It Worth It? Все эти смерти, все потери, вся боль —лишьзато, чтобы оставаться самим собой, таким, как вы привыкли. Оно того стоило?
Я слышу упрямый ответ: «Да. стоило!»
Если вы спросите Кристофера Хитчен-са, — я думаю, он ответит вам так же
Комментариев нет:
Отправить комментарий