Ирина Цывина: «После Евстигнеева , моя жизнь превратилась в ад!»

Это было в 2001-м году
В тот вечер мой муж объявился дома необычайно рано.
Увидел на столике журнал «Караван историй» с моим интервью и углубился в чтение.
Дочитав до фразы: «Такой любви, какую мне подарил Евгений Евстигнеев, я больше не встретила...», в ярости швырнул журнал мне в лицо.
Я не представляла, в какой ад превратится с этого момента моя жизнь...

---

Вдруг вижу, как под столом на коленке подружки оказывается его рука. И тут же другая рука Евстигнеева ложится... на мое колено!

Cкандал не утихал до утра. Жора метался из угла в угол: «Почему ты пишешь только об Евстигнееве, словно меня и нет?! Посмотри на себя, ты уже не девочка. Кому ты нужна с двумя детьми? Ты об этом пожа­леешь!» На меня смотрели белые от бе­шенства глаза, а я молчала, опустив голо­ву. У меня промелькнула мысль: «И слава богу, что это интервью вышло! Нет боль­ше сил терпеть эту жизнь...»

Он не знал, что в интервью я его не упомянула сознательно. Наконец-то после семи лет мучений я разлюбила Жору. К этому моменту у меня уже был роман с Александром, моим будущим мужем...

- Я боготворила Евстигнеева, как = и все остальные мои однокурсницы

Вот уже много лет, как нет на свете моего любимого Евстигнеева. С его ухо­дом из жизни я овдовела и осиротела разом. Отца своего я совсем не помнила, он исчез, как только мне стукнул год. На­верное, поэтому я подсознательно искала в мужчинах опору, надежность. Отца. Меня никогда не интересовали ровесни­ки, все мои мужья были намного стар­ше...

Когда я вспоминаю свое детство, меня не покидает чувство, что все это было не со мной... Рабочая окраина Минска. Мы с мамой живем в убогом бараке: одна комната, в углу — оцинкованное корыто, у окна — кровать. У нас даже телевизора не было. Полная нищета. Мне всего годик, мама, беременная братом, с огромным живо­том, ведет меня в круглосуточные ясли. Потом в моей жизни были и круглосу­точный садик, и бесконечные пионерла­геря, продленки...

Помню, как часто мне снились кош­мары: я жду маму у забора, а она за мной не приходит, и я с ужасом понимаю, что осталась на свете совсем одна. Вот и все детство! Лучше бы его вообще не было...

Мама работала на стройке маляром-штукатуром. Я ей помогала клеить обои, красить стены. А потом мама надолго слегла в больницу. У меня, школьницы, на руках остался младший брат. И я после уроков работала санитаркой. Мне нравилось в больнице, даже подумывала: «Не стану актрисой — буду врачом!» Но, к счастью, выбрала первое и решила по­ступать в Школу-студию МХАТ. Помню, еду в поезде «Минск—Москва», открываю книжку, а там закладка — кадр из фильма «Невероятные приключения итальян­цев в России», где артист Евстигнеев со сломанной ногой сидит в инвалидном кресле. Моим педагогом, а впоследствии и мужем стал именно Евгений Алексан­дрович Евстигнеев...

У нас на курсе учились одни красави­цы! Но актрисами стали немногие. Зато однокурсники не подкачали. Костя Лав-роненко даже приз Каннского фести­валя получил. Обаятельный, красивый, атлетического сложения — и при этом очень скромный, замкнутый. Говорил негромко, в основном молчал. Костя был на пару лет старше меня. На всех наших вечеринках в общежитии пел под гитару. Он и на баяне умел играть. Помню, у него был сумасшедший роман с нашей однокурсницей. В нее влюблялись все мальчики подряд, и Костя сходил по ней с ума. Не скажу, что она не отвечала ему взаимностью... Ей нравилось, что все за ней бегают, и она флиртовала со всеми поклонниками напропалую. А Костя был верен ей, как пес. Наверное, его спасло от сердечных мучений то, что он попал в театр «Сатирикон», где встретил свою будущую жену Лиду...

В моей книжке оказалась закладка — кадр из фильма «Невероятные приключения итальянцев в России» с артистом Евстигнеевым

Мы все на курсе гордились тем, что были учениками Евстигнеева. А девчон­ки его просто обожали. Нас так и назы­вали — маленькие «евстигнята». Евгений Александрович отвечал нам тем же.

Я боготворила Евстигнеева, как и все остальные мои однокурсницы. Да его и невозможно было не любить! Внимания Евгения Александровича добивались красивейшие женщины, хотя сам он считался далеко не красавцем. А по мне — лучше его не было! Широкие плечи, низкий голос, ласковый взгляд испод­лобья, огромные руки. Одним словом — мужик! Кстати, он не очень-то любил, когда женщины вешались ему на шею, предпочитал сам ухаживать. А это он, поверьте, умел. Ему было достаточно любой из нас положить руку на колено, отпустить своим необыкновенно краси­вым голосом шуточку, и все — готово!

Мы встречались в евстигнеевском гараже. Гараж был с баром, где всегда водились водочка, шампанское для меня, стоял магнитофон и... раскладушка

Однажды подружка позвала меня в кафе «Артистическое», что напротив Школы-студии МХАТ: «Пойдем со мной ужинать. Ты нас с Евгением Алексан­дровичем прикроешь». Ситуация нелов­кая, помню, что я безумно стеснялась. С одной стороны сидит мой педагог, с дру­гой — подружка. Евстигнеев галантно заказал нам пирожные и шампанское, себе коньячку. Выпил, разговорился, по­сыпались шуточки. Вдруг вижу, как под столом на коленке подружки оказывает­ся его рука. И тут же другая рука Евстиг неева ложится... на мое колено! Я в рас­терянности застыла. Так и сидим, как две дурочки. Он же — Бог! Потом они уеха­ли, а я отправилась в общежитие учить текст новой роли: в это время мы репе­тировали дипломный спектакль.

В спектакле «Женитьба Белугина» в постановке Евстигнеева я играла глав­ную роль. Я была такой хорошенькой в старинном платье с кринолином! Эти бесконечные репетиции нас очень сбли­зили. Мы же с ним без конца репетирова­ли любовь. Он мне показывал, как надо любить, а я ему — как я могу любить. К премьере спектакля у нас и вспыхнуло чувство... Евгений Александрович, узнав, что я выросла без отца, был очень тронут. А меня тронуло то, что и он не помнил своего отца.

Репетиции закончились, спектакль отыграли, но мы так и не смогли рас­статься. Однажды случайно столкнулись в фойе школы-студии. «Приезжай ко мне сегодня на съемки», — вдруг предложил он. И я полетела на Котельническую на­бережную. После съемок Евгений Алек­сандрович повез меня в гости к знако­мому художнику. Тот все сразу понял, деликатно удалился в мастерскую под предлогом неотложной работы, а мы сели пить чай на кухне. Вдруг Евгений Александрович меня робко обнял и по­целовал...

У него был необыкновенно красивый низкий голос, от которого все вокруг шалели. Однажды сижу в гримерке на съемках фильма «Бумажные глаза При­швина». Вдруг по радио голос Евстиг­неева. Гримерша аж руками всплеснула: «Господи, за один только голос отдалась бы!» А у меня мурашки побежали по телу. К тому моменту у нас с Евстигнеевым уже был роман.

Когда у нас с Евгением Александровичем начался роман,
я была уже москвичкой, играла в кино главные роли,
мои портреты печатали на обложках журналов

А встречались мы тайно. Евгений Александрович, как мальчишка, назна­чал мне свидание в тихом переулоч­ке, подсаживал в машину и вез к своим приятелям. Он мог разбудить меня в два часа ночи и сказать: «Лапочка! Умираю, хочу тебя видеть. Не можешь через час приехать к магазину «Овощи» на Герце­на?» Затем он, соблюдая конспирацию, говорил дочери: «Машенька, я с собач­кой пройдусь». Я ловила такси и мчалась к овощному магазину. Мы встречались у витрины, гуляли, целовались, а потом расходились по домам. А иногда наши свидания проходили в евстигнеевском гараже на улице Москвина. Гараж был кирпичный, с баром, где всегда водились водочка, шампанское для меня, стоял магнитофон и... раскладушка. А где нам было еще встречаться? В гостиницы не пускали, привести меня домой он не мог — там жила его дочь Маша.

— А тебя не испугала разница в воз­расте с Евстигнеевым — тридцать семь лет? Она скорее смущала его знакомых и рышня связалась с ним из-за прописки и знаменитой фамилии. Но я была уже мо­сквичкой, играла в кино главные роли, мои портреты печатали на обложках журналов...

Кстати, с московской пропиской помог мне именно Евгений Алексан­дрович. Я оканчивала институт, и мне надо было как-то закрепиться в Москве. Помню, однажды я у него спросила: «Ев­гений Александрович, может, у вас есть знакомый, кто бы меня прописал за деньги...» — «Ну вообще-то я могу тебя свести с одним человеком». И действи­тельно познакомил меня с администра­тором МХАТа. Молодой человек сказал: «Тысяча рублей — и я тебя прописываю на три года». Я бросилась в Минск, заня­ла денег и «вышла замуж». Своего «мужа» я видела два раза: когда замуж выходила и через три года, когда разводилась...

Разница в возрасте у нас была колоссальная,
но мы любили друг друга и не расставались ни на минуту

А что касается разницы в возрасте...
Помню, я долго не решалась сказать ему «ты» и назвать по имени. В конце концов он это заметил: «Запомни, я не только народный артист, а еще простой и до­машний, как валенки». С тех пор он стал для меня Женей... Но чаще всего я назы­вала его Папочка. Он был мне не толь­ко мужем, но и отцом. И хотя разница в возрасте у нас с ним была колоссальная, мы любили друг друга настолько сильно, что не расставались ни на минуту. И я счастлива, что мы даже поработали вме­сте...

Однажды Татьяна Лаврова подошла и спросила: «Женька, а тебе что, артистка Цывина нравится?» «Да я люблю ее, Тань...» — ответил Евстигнеев

После окончания училища я пока­зывалась во МХАТе. Через год мне дали роль Юли в спектакле «Круглый стол под абажуром» режиссера Леонида Хейфе-ца. В этом спектакле Евстигнеев играл моего дедушку. А главная роль была у Татьяны Лавровой. Она почему-то сразу невзлюбила меня. На первой же репе­тиции громко сказала: «Не могу на нее смотреть! Ходят тут какие-то девочки, потом мемуары о нас пишут!» И вдруг она заметила, как осуждающе посмотрел на нее Евстигнеев. А глаз у Лавровой был как рентген! Евгений Александрович ничего не сказал, только опустил голо­ву. Этого для нее было достаточно, она тут же взяла себя в руки. Мало того, по­степенно я стала ей нравиться, Лаврова даже помогала мне работать над ролью, звонила, звала в гости, стала опекать. Ев­гений Александрович мне рассказывал, что однажды после репетиции Лаврова подошла к нему и спросила: «Женька, а тебе что, артистка Цывина нравится?» «Да я люблю ее, Тань...» — ответил он.

Но из МХАТа я ушла. Как-то вызыва­ет меня к себе главный режиссер театра Олег Николаевич Ефремов: «Тут дело такое. Начинаем ставить «Яму» Купри­на. В паре с Майоровой будешь играть. Вы же, артистки, любите 6...Й играть!» А тут, как назло, Леня Трушкин предложил мне роль Ани в антрепризном спекта­кле «Вишневый сад». Моей партнершей будет Татьяна Васильева! И я загорелась. Наверное, я совершила ошибку — ради этого спектакля отказалась от роли во МХАТе. Евгений Александрович пытался меня отговорить: «Ну кто такой Труш-кин? Приди в себя, все мечтают попасть во МХАТ, а ты уходишь». Может быть, он был прав, но зато благодаря Трушкину я обрела подругу, которую бесконечно обожаю, — Танечку Васильеву. Она меня всю жизнь поддерживает...

Когда в Лондоне Евстигнеев умер от внезапной остановки сердца, Таня подставила мне свое плечо. Она видела, как я страдаю, мучаюсь... Я вернулась с по­хорон, вошла в опустевшую квартиру и заперлась на ключ. Мне не хотелось ни­кого видеть, я не ела, не пила, лежала и смотрела в окно. Ночь, день, снова ночь, снова день...

Мне звонили подруги, советовали: «Выпей рюмку, поможет...» Но я этого не делала, помнила, как не любил Женя, когда женщины пьют. Я похудела, у меня отнимались руки, ноги, очень почему-то болело в груди, словно кто-то вырвал часть моего сердца. Чтобы избавиться от тоски, я решила выпустить книгу вос­поминаний о Евстигнееве — «Артист». Нашла человека, которому в свое время Женя помог выйти из тюрьмы. И тот в благодарность дал денег на книгу...

Потом Таня все-таки насильно вытащила меня на сцену. В последний год жизни Евгений Александрович согла­сился играть Фирса в «Вишневом саде». В тот вечер я вышла на сцену, посмотрела в тот угол, где обычно стояла фигура его Фирса, и слезы брызнули из глаз...

Благодаря спектаклю «Вишневый сад» я обрела подругу Танечку Васильеву...

А тут в стране начался кризис. И мы с Таней остались без работы. «Вишне­вый сад» заглох, Васильеву уволили из Театра им. Маяковского «за нарушение трудовой дисциплины» (она в это время ездила получать в Питере, как лучшая ак­триса страны, премию). В «Сатириконе», куда меня принял Костя Райкин, зарпла­та была мизерная. И мы при полном без­денежье решили сдать наши квартиры иностранцам.

«Почему ты меня все время преследуешь? Ты не любишь Альбину?» — спрашивала я Влада. Листьев отвечал: «Люблю. И тебя тоже люблю»

Жили в Переделкине, в Доме творче­ства писателей. В номере Тани посели­лась вся ее семья: муж, Жора Мартиросян, его мама, двое детей и репетитор Филиппа, который помогал ему готовить уроки. Спали все на полу. Дверь моего номера была напротив. Иногда кое-кто из многочисленной семьи Васильевой ночевал у меня. Кухни в номерах Дома творчества, естественно, не было. Нам выдали алюминиевые судки, с ними мы ходили в столовую за едой. Иногда в но­мере Таня на электроплиточке жарила сырники

Я ежедневно моталась в Москву на репетиции. Однажды паркуюсь у на­шего Дома творчества и слегка задеваю чью-то машину. Из нее вылезает взбе­шенный Ворошилов, создатель пере­дачи «Что? Где? Когда?» Он так шумно возмущался, что я заплакала. Прихо­жу к Тане, а она меня успокаивает: «Не волнуйся, я сама с ним разберусь». И вручила ему триста долларов за причи­ненный ущерб. «Ты с ума сошла, такие деньги!» Я пыталась отдать ей долг, но она так и не взяла.

Помню, как спустя год после смерти Евгения Александровича мы с Василье­вой поехали в Сочи, в санаторий «Актер». На пляже, увидев меня в купальнике, она всплеснула руками: «Ну держись, к тебе будут все клеиться. Но помни — тебе нужен достойный мужчина!» И она стала отгонять от меня мужиков, как мух: «Ну-ка отойдите от нее».

Влад как мальчишка неотступно бегал за мной... (Влад Листьев, Ирина Цывина и Татьяна Васильева)

А потом с внеконкурсной картиной «Яма» меня пригласили на «Кинотавр». Иду на открытии фестиваля по красной дорожке и чувствую чей-то взгляд. Обо­рачиваюсь — Влад Листьев. С этого мо­мента, куда бы я ни пошла, он следовал за мной. Я знала, что он женат на Альби­не, что он — известный телеведущий... Мы с Васильевой идем на завтрак — он за наш стол, обедать — опять он с нами, ужинать — снова его вижу. А на третий день он поджидал меня у моего номера: «Я хочу с тобой поговорить...». Но я его к себе не пустила. Как-то вечером Влад пригласил меня прогуляться по сочин­ской набережной: «Не знаю, что со мной происходит...» — «Я не завожу романы с женатыми мужчинами». Вот и весь раз­говор. Ну не могла я запятнать доброе имя Евстигнеева! Все же вокруг только и ждали как бы половчее бросить в меня камень...

Не скрою, с Владом было безумно ин­тересно! Он вдруг напомнил мне Женю. Так же обаятельно и легко острил. Мы с Владом гуляли по парку, сидели до ночи в кафе и говорили обо всем на свете, но как только он пытался меня поцеловать, я резко отодвигалась. А его это разжига­ло невероятно! Он как мальчишка неот­ступно бегал за мной. «Почему ты меня все время преследуешь? Ты не любишь Альбину?» — спрашивала я. Он честно отвечал: «Люблю. И тебя тоже люблю». Однажды я так его довела, что он схва­тил меня на руки и понес к морю через весь пляж: «Сейчас тебя утоплю!» Я все­рьез испугалась. Ухватилась за его шею и только причитала: «Влад, умоляю, не надо. Я не умею плавать». Он остановил­ся: «Ты что, правда плавать не умеешь?» Окунул легонько и отпустил...

А в Москве у нас начался роман. Мы встречались около полугода. Он приез­жал ко мне на съемную квартиру у метро «Аэропорт». И каждый раз на такси. Ви­димо, прятался от Альбины. Влад был женат и не собирался разводиться. При этом предлагал мне родить ему ребенка.

Предсказательница Лола бросила камни: «Твоего мужа заберет черная женщина. А через год тебя увезет заморский принц. И ты родишь ему детей»

Таня единственная знала о наших сви­даниях. Но она не была в восторге ни от одного из моих кавалеров. «Смотри! По­осторожней выбирай», — все мне паль­цем грозила.

Постепенно я стала уклоняться от встреч с Владом, а однажды прямо зая­вила: «У меня есть жених». Он помолчал, а потом сказал: «Хорошо...» И больше мы не виделись... Влад должен был меня понять. Я стала вдовой в двадцать восемь лет. Не­которые в этом возрасте еще семьей не успевают обзавестись, а я уже ее поте­ряла. Я очень хотела ребенка от Евстиг­неева, даже знала, как его назову. Когда у меня на гастролях случился выкидыш, Евгений Александрович меня утешал: «Не переживай, у тебя еще будет ребе­нок. Обещай, что назовешь его Женей, это имя подходит и мальчику, и девоч­ке».

— Это правда, что Татьяна Василье­ва познакомила тебя с твоим будущим мужем, Пусепом?

— Как-то под Новый год мне позво­нил Мартиросян, Танин муж: «Слушай, тут из Америки приехал голливудский продюсер Джордж. Давай сходим вместе в ночной клуб?» Когда Таня впервые уви­дела Джорджа, она сравнила его с работ­ником Москонцерта. «Как это?» — спро­сила я. — «Он постоянно что-то играет. Фальшивый какой-то...» А у Тани чутье колоссальное...

Но я к ее словам тогда не прислу­шалась. Джордж нам рассказывал, что он состоятельный человек, что у него огромный дом на Сансет бульваре, что он когда-то работал с Джессикой Ланж и Шоном Пенном. Все это звучало очень весомо. А еще он говорил о том, что, несмотря на успех в Голливуде, у него очень непростая жизнь. Бывшая жена психически неуравновешенна и посто­янно грозится покончить собой, если он не вернется к ней. Джордж брал меня за руку, смотрел в глаза. А я не могла на него наглядеться: смуглая кожа, обаятельная улыбка... Джордж часто уезжал и при­езжал. В России он снимал какие-то сю­жеты для американского телевидения. И так трогательно обо мне заботился, что я не могла это не оценить. Уехав, при­слал мне мастера по ремонту машины, часто звонил. А главное, сам предложил ходить со мной на кладбище к Евгению Александровичу и ухаживать за моги­лой. Один раз он действительно был на Новодевичьем. В день памяти Евстиг­неева у его памятника встретились Саша Абдулов, Леонид Ярмольник, Денис Ев­стигнеев и мы с Пусепом. Только много позже я поняла, что он использовал это как повод для общения со звездами...

Мы часами говорили с Джорджем по телефону. Когда он сказал, что у него нет отца, у меня от жалости сжалось сердце. Это нас страшно сблизило. И мне пока­залось, что у нас все может сложиться...

А тут я еще вспомнила, как за год до смерти Евстигнеева ходила к предска­зательнице Лоле. Она бросила камни, потом долго на них смотрела: «Твоего мужа заберет черная женщина. Он уйдет с ней от тебя навсегда! А через год тебя увезет заморский принц. И ты родишь ему детей». Я даже попыталась эту Лолу найти по старому адресу, чтобы посове­товаться насчет Пусепа, но она бесслед­но исчезла...

Мне не исполнилось и тридцати, опыта никакого. Я жила с Евгением Александровичем и думала, что все мужчины такие, как он,— добрые, заботливые...

Очень скоро я поняла, что влюбилась в моего «заморского принца» по уши, что хочу от него ребенка. И я забереме­нела! Он дико обрадовался и предложил приехать погостить в Америку. «Вместе встретим Новый год, — сказал он радост­но, а потом добавил: — Да, если можешь, захвати с собой видеомагнитофон и простыни». «А зачем?» — удивилась я. «Ну, я переехал в новую квартиру, еще не обустроился». Помню, как рассказала об этом Тане Васильевой, она была в шоке, но я ее успокоила: «Все равно мне туда переезжать. Мы ведь поженимся...»

Я сложила в чемодан простыни и упа­ковала видеомагнитофон, который мы с Евстигнеевым когда-то купили в Синга­пуре. Джордж встретил меня в аэропорту и по дороге стал постепенно готовить к правде. Как только я переступила порог его жилища, мне пришлось снять «розо­вые очки».

Я была готова увидеть скромную квар­тиру, но не до такой же степени! На полу убогой маленькой студии лежал наду­вной матрас — и все! «Как хорошо, что ты приехала. Я не выходил из этой комнаты четыре месяца», — признался Джордж. Мне показалось это странным...

Мой «американский продюсер» ока­зался без денег и без работы. Настоящий голый король! Да еще и с постоянными перепадами настроения. Слава богу, что у меня были свои деньги. Я сдавала квар­тиру в Москве, и нам вполне хватало на жизнь.

Этим вечером я узнала еще одну шо кирующую новость. Когда я поинтересо­валась насчет большого дома на Сансет бульваре, он ответил: «Там пока живет моя жена Сандра. Но ты не волнуйся, я с ней обязательно разведусь!» Самое ужас­ное было не в том, что он оказался женат, а в том, что и не собирался разводиться. Я не сразу это поняла...

Как-то мы шли с ним по улице, и вдруг он говорит: «Ой, постой здесь на углу, там наши общие с женой друзья, мне надо с ними пообщаться». Я пряталась за углом, держась за большой живот, пока он мило беседовал с этими людьми, делая вид, что меня не знает. А потом мы с Джор­джем поехали в гости к его знакомым и... он меня там оставил. Выпил, сел за руль и куда-то уехал. А я даже адреса его не знала. Хозяева дома оставили меня ночевать. Наутро кое-как его разыскали. А позже выяснилось: он вообще забыл, что приезжал со мной. Ну разве не надо было мне уже тогда бежать от него сломя голову?!

Какой я была наивной! Мне не ис­полнилось и тридцати, опыта никакого. Я жила с Евгением Александровичем и думала, что все мужчины такие, как он, — добрые, заботливые. Женя очень вол­новался за мое будущее: «Лапочка, каг мне тебя жалко. Тебе потом будет очень тяжело». Как он был прав!

Однажды мне приснился сон. Евге­ний Александрович снимает с руки об­ручальное кольцо и вкладывает в него мое. Оно свободно помещается внутри. На его кольце выгравировано мое имя «Ирина», а на моем — «Женя». И прячет их в свой заветный ящичек в шкафу спальни... Я проснулась и долго пыта­лась понять, что он хотел этим сказать. А потом поняла: я не вернусь в нашу с ним квартиру, а останусь в Америке.

Рожала Женьку я в Палм-Спрингсе, в госпитале, который построил Фрэнк Синатра. Меня туда устроил Джордж бесплатно, по какой-то программе для малоимущих. Помню, как у меня нача­лась депрессия после рождения сына. В Палм-Спрингсе стояла чудовищная жара. Вокруг — пустыня. Гулять можно только рано утром, все остальное время сидели под кондиционерами. И вот я вы­хожу с детской коляской в четыре утра, а у самой слезы текут по щекам. От тоски сходила там с ума! Язык знала плохо, ни одного знакомого рядом! Мы туда переехали жить, потому что мой продю-сер"считал, что там дешевле и дальше от Сандры.

На полу маленькой студии лежал надувной матрас — и все! Мой «американский продюсер» оказался без денег и без работы. Настоящий голый король! br>— А ты общалась с его женой?

— Он запретил мне подходить к теле­фону. Однажды телефон звонил и зво­нил, просто разрывался. Я не выдержала взяла трубку. «Хелло...» — прозвучал нежный женский голосок. Незнаком­ка мне что-то говорила по-английски, я поняла только одно — она жена Джор­джа. Сандра часто звонила нам в Палм-Спрингс, плакала, жаловалась на мужа, говорила, что он ее всегда обманывал. Сказала, что они договорились просто пожить отдельно, «отдохнуть друг от друга». Я ей призналась, что у нас родил­ся Женя...

Потом мы вернулись в Лос-Анджелес. Как-то я попала в дом Гали Логиновой мамы Милы Йовович. «Сандра без конца лечится у психоаналитика. У них нет детей...» — рассказала она мне. Оказы­вается, какое-то время они дружили се­мьями: Пусеп с Сандрой и Галя со своим мужем Боги.

— А как ты познакомилась с Галей Логиновой?

— Я стала бывать в ее гостеприимном доме, когда уже родила Женьку. Нас по­знакомила моя подруга Нателла Лала-бекян, поэтесса. Нателла предупредила меня, что Галя не любит Пусепа, считает его непорядочным человеком.

Джордж брал меня за руку, смотрел в глаза. А я не могла на него наглядеться.

Галя деликатно старалась не лезть в нашу семью, пока мы были вместе... «Как — А у вас действительно были хоро­шие отношения с Джорджем? — Ну как я могла рассказать Гале прав­ду? Я ведь тогда в первый раз пришла в ее дом, мьГеще не были до такой степени близки. И говорить плохое о Жоре я не хотела (после знакомства с Галей я, как и она, стала называть Пусепа Жорой). В то время я еще надеялась, что наша жизнь наладится, что мы притираемся друг к другу и в конце концов у нас будет хоро­шая семья. Ведь есть Женечка. А на самом деле все было не так. Жора закрывался от нас в своем кабинете и, по его словам, сочинял сценарии. Мы с Женькой вечно ему мешали. От безделья и депрессии он просто шалел и все зло срывал на мне. Кричал, что в Америке я эмигрантка, ни­кому не нужна, чтобы навсегда забыла, что я — актриса, да и вообще про свою жизнь с Евстигнеевым. А я молчала... Бы­вало, Жора поднимал на меня руку, об­зывал последними словами. Я выходила на улицу в черных очках, чтобы никто не заметил моих синяков. Это был ад!

Однажды позвонила Сандра и рас­сказала, что у Жоры есть еще один ребе­нок. Оказывается, до встречи со мной он встречался с молодой девушкой из Риги, и та родила ему дочь Катю. Девочке уже четыре года. Его избранница тоже при­езжала в Лос-Анджелес, тоже спала на надувном матрасе. Только в отличие от меня уехала рожать в Ригу... Жора при­знался, что Сандра не наврала. От этой правды мне стало еще тяжелее...

Жора часто поднимал на меня руку, обзывал последними словами. На улицу я выходила в черных очках, чтобы никто не заметил моих синяков

Как-то наткнулась на свою старую видеокассету. Сунула ее в видеомагнито­фон и не узнала себя: я настоящая оста­лась там, на той старой пленке, где мы с Евгением Александровичем дурачимся и хохочем. Он ложками выстукивает рит­мичную мелодию на стаканах, тарел­ках и столе, а я не могу отвести от него счастливых глаз.
Утром в нашу квартиру громко постучали. «Немедленно откройте дверь! ФБР!» На Жору надели наручники, и начался обыск
Когда Женьке исполнилось два года, я решилась на отъезд. Целый год мы с Женькой прожили в Москве. Я отдала сына в детский сад, пошла работать в жур­нал. И старалась забыть о своей ужасной жизни в Америке. Жора периодически звонил, звал обратно. И вдруг приехал в Москву накануне Нового года. Видимо соскучился — был ласковым и очень неж­ным. И я сдалась, поехала за ним...

Когда родилась дочь, и вправду все как-то изменилось. У Жоры появилась хорошая работа. А я стала работать на телевидении. Делала передачи, брала интервью у российских звезд, гастро­лирующих в Америке. Женечку отдали в детский сад. Пока я делала свои програм­мы, с восьмимесячной Зиночкой сидела няня. Жизнь стала налаживаться. Но это мне только казалось...

В ту ночь мне приснился Евгений Александрович. Он метался по комна­там, смотрел на меня тревожными гла­зами и молчал. Потом пошел к двери. Я кинулась за ним, но он покачал головой: «Останься...»

Утром в нашу квартиру громко по­стучали. «Немедленно откройте дверь! ФБР!» Мы и ахнуть не успели, как они выломали дверь и ворвались в квартиру. Жоре надели наручники. Начался обыск, искали какие-то документы. Моего мужа подозревали в отмывании денег. Фэбээ­ровцы перевернули все вверх дном. Я с ужасом наблюдала, как один из них ро­ется в Зиночкиной коляске. Из шкафа достали перевязанную пачку писем. Я кинулась к женщине, которая говори­ла по-русски: «Умоляю, не трогайте. Это письма моего первого мужа, Евстиг­неева, великого русского актера!» Слава богу, она была родом из России и знала, кто такой Евгений Александрович. Она отложила письма. Обыск у нас шел весь день. Фэбээровцы ничего не нашли, но дело на Жору все равно завели. Когда они ушли, он сказал: «Срочно улетай с детьми в Москву. Я — следом за тобой!»

Мы с Жорой, прожив в гражданском браке пять лет, наконец поженились. Но ничего не изменилось...
На фото с детьми Женей и Зиной

В Москве жить с двумя детьми мне оказалось негде — моя квартира сдава­лась. Спасибо Лене Бутенко и Косте Рай-кину, они приютили нас у себя на даче. Через несколько месяцев Жора через Мексику добрался до Москвы.

И снова я оказалась в аду. Увернуть­ся от тяжелого кулака мне не удавалось я летала из угла в угол. Ходила вся в си­няках, он мне даже волосы вырывал в ярости. Я думала, что скоро свихнусь... Потом, после развода, две мои подруги рассказали, что когда я уезжала в Аме­рику работать, он изменял мне с ними. Жора мог внезапно исчезнуть, а потом позвонить: «Я в Париже...» — «А что ты там делаешь?» — «Да мне захотелось про­ветриться...» Жил своей жизнью, так, как хотел...

Почему я терпела? Не знаю. Что он сделал со мной? Загипнотизировал? Ведь родила же я ему второго ребенка! А потом, я с детства больше всего на свете боялась остаться одна, вот и цеплялась за свое призрачное «счастье»...

Снова я оказалась в аду. Увернуться от тяжелого кулака не удавалось: я летала из угла в угол. Ходила в синяках, Жора мне даже волосы вырывал

Меня так мучила наша ненормальная жизнь, что я поступила в институт на психологический факультет. И все спра­шивала себя: «За что мне это испытание? За что, господи?» А потом сама нашла ответ: «Я должна познать горе, чтобы оценить то счастье, которое мне пода­рил Евстигнеев...»

Мы, прожив в гражданском браке пять лет, родив двоих детей, наконец поженились. Но официальный брак ниче­го в нашей жизни не изменил...

Вот именно в этот момент мне с небес было послано избавление в лице Саши...

Мой будущий муж Саша был зятем Михаила Ульянова. (Свадьба Ирины и Александра)

Саша — наш сосед по даче. Он был зятем Михаила Ульянова, его жена Лена работала главным художником в газете «Аргументы и факты»...

— А кто вас познакомил?

— Лена Цыплакова, первая жена Дени­са Евстигнеева, дружила с Леной Ульяно­вой. Как-то Цыплакова говорит: «У тебя на даче гости. А рядом с тобой Ленка с Сашей тоскуют. Можно они к тебе при­дут?»

У нас собралась большая компания. Я кручусь как белка в колесе, в саду на стол накрываю. Мне вызвался помочь Саша. Помню, я даже про себя подумала «Какой хозяйственный!» Хотя внешне он мне совсем не нравился: редкие волосы, усатый, в вечных совдеповских костю­мах.

С тех пор мы с Сашей стали дружить. Он жил на даче, Лена уезжала в город на работу. А он захаживал ко мне по-соседски. То удлинитель принесет, то газовую колонку починит, то гвоздь забьет... А еще меня в нем подкупило то, что он очень любит детей. Саша женился на Лене, когда у нее была четырехлетняя дочь. Лизу воспитал Саша. Она до сих пор называет его папой. И сейчас уже со своими детьми приезжает к нам на дачу... Саша и моими детьми стал зани­маться. Именно Саша, а не родной отец, отвел Женю в первый класс. Именно Саша забирал Зину из детского сада.

мы и дружили бы, если бы я не уехала к подруге в Австралию погостить. И тут в разлуке я поняла, что люблю Сашу! Меня не было всего десять дней, а я чуть не умерла там без него, так к нему привыкла. Позвонила ему и попроси­ла встретить в аэропорту. Помню, мы безумно целовались в машине. С этого момента у нас начался сумасшедший роман. Да, мы оба были несвободны, но противиться тому, что со мной проис­ходило, было выше моих сил. Саша снял квартиру, где мы стали встречаться. Мы сразу же поставили все точки над «i»: раз­водиться не будем, у нас дети...

Летом Саша с семьей уехал отдыхать в Грецию, скрыв это от меня. Он сказал, что едет с ребятами на рыбалку. Но серд­це у меня ныло: он с женой! А когда Саша вернулся, сразу же кинулся ко мне: «Я сказал Лене, что люблю тебя. Все, ухожу к тебе!» Я схватилась за голову: «Ты с ума сошел! А почему меня не спросил?» — «Я не могу без тебя жить. Звони при мне Пу-сепу и говори ему обо всем...»

Таня Васильева, узнав о моих отноше­ниях с Сашей, как всегда, сказала проро­ческую вещь: «Ты, главное, детей не поте­ряй... » Она как в воду глядела!

Я позвонила Пусепу: «Я больше не могу с тобой жить. Я встретила свою любовь...» — «Кто он?» — «Саша». — «Хорошо», — и повесил трубку... Он сказал это так спо­койно, что у меня похолодело внутри.

С этого момента начался следующий круг моего ада. А тут еще «Караван исто­рий» вышел с моим интервью про то, как я любила Евстигнеева. Все одно к одно­му...

Когда наш роман открылся, Пусеп позвонил Лене Ульяновой и предложил: «Мы с тобой — потерпевшая сторона. Тебя бросил муж, меня — жена. Давай напишем про Цывину гадости в твоей газете!» Но Лена отказалась. Я хочу ей сказать спасибо за это! Она повела себя в этой ситуации очень достойно. Умная и благородная женщина. Меня до сих пор мучит совесть... Хотя Саша мне говорил, что последние пять лет их отношения были прохладными, тем не менее, думаю, уходить из семьи было мучительно труд­но. Его тесть, Михаил Александрович Ульянов и его жена Алла Петровна хоро­шо относились к зятю. Они очень пере­живали разрыв Саши с их дочерью. А ведь там была еще и дочь Лиза...

с Пусепом подали на развод. Все мирно, спокойно. Ничто не предвеща­ло беды. Однажды прихожу за Зиной в детский сад, а воспитательница говорит: «Ее забрал папа». Жора? Он в жизни не ходил за Зиной в детский сад. Сижу дома и нервничаю: где Зина? Звоню Жоре, он не поднимает трубку. Прошел день, про­шла ночь... Наутро я поняла: он украл Зину! Хватилась ее документов, а их не оказалось на месте. У него все было спла­нировано заранее...

Восемь месяцев я не знала, где моя Зина, восемь месяцев я не слышала ее голоса. Можно представить, что со мной творилось! Бегу в милицию, пишу за­явление. Они объявили розыск. Выяс­нилось, что американский гражданин Пусеп с дочкой доехал до Таллина, там их следы затерялись... А тут мне прихо­дит повестка из суда. Сам Жора на суд не явился, вместо него со мной разводился его адвокат. Но благодаря этому суду я хоть узнала, где моя дочка! Оказалось, он увез ее в Черногорию...

На суде моей свидетельницей высту­пала Таня Васильева. А Жориным пред­ставителем был... Георгий Мартиросян.

Судья спросил у Тани: «Вы видели, как Цывина воспитывала дочь?», Таня отве­тила: «Она была прекрасной матерью. Однажды привела ко мне Зину и попро­сила меня почитать ей сказку «Василиса Премудрая». Мы с Ирой устроили Зине маленький праздник. Я нарядилась в русский сарафан, и мы стали читать девочке сказку. Ира даже записала на пленку Зине на память это представле­ние». В зале громко захохотал Мартиро­сян: «Да это вранье!» Его тут же попро­сили удалиться из зала. Суд присудил мне Т)боих детей. А после суда Таня и Мартиросян так разругались, что вско­ре разошлись...

В комнате, где проходило свидание с дочкой, было полно полицейских. '- Я зарыдала: «Доченька моя!»

После суда мне позвонил Жора: «По­здравляю. Но ты все равно не получишь дочь!» И я стала бороться за Зину. Но не знала, что моя борьба растянется на годы. Я судилась в Америке, но они бы­стро «умыли руки»: ребенок в Черного­рии — вот там и добивайтесь справедли­вости. В Черногории судилась несколько лет, мой Саша продал свой бизнес, чтобы мы могли заплатить адвокатам. Но все было тщетно.

— А когда ты увидела Зину?

— Я уже знала, что Зина живет в ма­леньком городке Петроваце, что вместе с ней постоянно наход
— Я уже знала, что Зина живет в ма­леньком городке Петроваце, что вместе с ней постоянно находится няня Соня, простая черногорская женщина, кото­рая ее очень любит. Я так хотела увидеть дочь, что отправилась туда. А мой быв­ший муж решил, что я хочу ее выкрасть, и принял меры...

В Петроваце мы с Сашей остановились в гостинице и взяли напрокат машину. Но не успели даже подойти к детскому саду, как нас тут же забрала полиция. Это была операция века! Нам заломили руки за спину, щелкнули наручники, полицей­ские бросились обыскивать машину. «Я приехала повидать дочь! У меня офици­альные документы в гостинице!» — кричу я. Но меня никто не захотел слушать. Нас отвезли в жуткий полицейский участок. Всю ночь мы провели (нам даже сесть не разрешили) в наручниках за решеткой в компании алкоголиков и наркоманов. Утром начался допрос. Я требую вызвать российского консула, но полицейские словно меня не слышат! Наконец они вняли моей просьбе и послали кого-то в наш гостиничный номер. Там перерыли все вверх дном, нашли в чемодане реше­ние суда о том, что Зина должна жить со мной. Под утро к нам в камеру зашел сле­дователь и сказал: «Ты хорошая мать, раз проделала такой путь. Мы поможем тебе увидеться с дочерью». Когда я вошла в наш номер в гостинице, на полу валялись разбросанные игрушки и красивое пла­тье для Зины... Но я все равно была счастлива: завтра увижу свою девочку! В комнате, где про­исходило наше свидание, было полно полицейских. Но я их не замечала. «Боже мой, Зиночка! — я кинулась к дочке и за­рыдала. — Как ты выросла, девочка моя!» Зина обнимала меня и гладила по голо­ве: «Мама, мамочка, успокойся!» Эти не­сколько часов пролетели как миг! Жора пообещал мне на следующий день еще одно свидание. Вечером сидим с Сашей в кафе, вдруг к нам подходит патруль и забирает наши паспорта. А когда нам их вернули, там стояли печати — «Запрет на въезд в страну сроком на год». Я сразу поняла, чьих это рук дело! Не знаю, как он их убедил, что я преступница, навер­ное, сказал, что приехала его убить. Ко­нечно, для маленькой Черногории слова «голливудского продюсера» прозвучали очень убедительно...

Целый год я не имела возможности видеть Зину. А черногорский суд все от­кладывал и откладывал заседание. Звоню Жоре, он не говорит, где дочь. Только спу­стя время я узнала, что она была в каком- то монастыре. Только через год, когда истек срок запрета на въезд в Черного­рию, я увидела дочь. И то все наши ред­кие встречи Зину сопровождал ее отец или няня Соня. Мы ни разу не встрети­лись наедине. Мой бывший муж боялся, что я ее выкраду и увезу в Россию.

В один из приездов в Черногорию я предложила пойти погулять. И мы все отправились на красивую городскую площадь. Вдруг над нами завис вертолет. Жора, решив, что это запланированное мною похищение Зины, схватил ее в охапку и бросился в кусты. Я плакала, до­казывала ему, что это не так, но он стоял на своем. «Ты об этом пожалеешь!» — только и повторял он. Я так боялась, что он снова спрячет Зину! Все мои приезды стоили огромных нервов. Я старалась держать себя в руках и пе раздражать его, лишь бы он разрешил мне встретиться с моим ребенком. Шесть лет я боролась в черногорском суде...

Не зная, что делать дальше, пошла за советом в церковь, к батюшке. Тот по­советовал мне оставить Зиночку жить в Черногории и благословил меня на это: «Все эти судебные дрязги травмиру­ют детскую душу». Я позвонила дочери: «Зина, я решила больше не судиться...» «Мамочка, ты права, он ведь все равно меня не отпустит...» — ответила она.Ирина Цывина фото и биография

Мы с бывшим мужем составили миро­вое соглашение. И, удивительно, черно­горский суд мгновенно принял реше­ние. И эта тугая пружина во мне ослабла. Я могу приехать к своей девочке когда хочу и на сколько хочу. В последний приезд Пусеп даже разрешил Зиночке пожить со мной в съемной к вартире. Она постоянно интересуется, когда же увидит брата. А Женя каждый Новый год готовит для Зины подарок и кладет под елку. Надеюсь, что летом они наконец увидятся...
Я теперь чувствую себя счастливой. У меня есть мои дети — Женька, Зиночка, у меня есть работа. Я вернулась в театр и кино после большого перерыва, а это мало кому удается в нашей профессии, играю на сцене с прекрасными партне­рами: Таней Васильевой, Валерием Гар-калиным, Мишей Ефремовым...
А однажды я поймала себя на том, что шутя называю Сашу Папочкой, и по­няла, что снова дома, где меня любят и обо мне заботятся. Что я счастлива, как когда-то была счастлива с Евстигнее­вым. С тех пор Евгений Александрович перестал мне сниться. Он за меня теперь спокоен...